«Мне сложно что-то сказать россиянам»

«Виноват в этой всей ситуации лично Владимир Владимирович»

Любомира, журналистка, Киев

Я проснулась [24 февраля] от звонка мамы, которая мне сказала, что началась война. Я изначально ей не поверила, если честно. Я такая: «Мама, подожди! Дай мне 10 минут, чтобы проверить информацию». Зашла в рабочий чат — и обалдела просто, зашла на ключевые странички наших властей — и обалдела еще глубже. Поняла, что это реально война. 

В первый день было очень много информации о наступлениях с разных сторон, и мы, расследовательское медиа, тут же переключились на информирование людей о происходящем, людям важно получать информацию из проверенных источников. Появилось очень много телеграм-каналов и страниц в Facebook, якобы проукраинских, которые на самом деле публикуют информацию, которая призвана разжигать панику. Например, там писали, что Зеленский выехал из Киева, но это же очевидно фейк, потому что он регулярно выходит на брифинги.

Вчера мы смогли установить личность одного из вертолетчиков, которые были сбиты под Гостомелем. Мы нашли среди опубликованных украинскими вооруженными силами фотографий фото шлема этого человека, а шлем именной. Мы попробовали найти человека с такой фамилией, который служит в воздушно-космических войсках России. Оказалось, что таких людей там немного. Мы установили, что это командир эскадрильи 319-го отдельного вертолетного полка из Приморского края Айрат Сафаргалеев. 

Также мы первыми опубликовали проверенную информацию, что все-таки россияне захватили Чернобыльскую АЭС. Эта информация пришла ко мне от одного источника, у которого, скажем так, родственники работают на станции. Мы начали проверять эту информацию, нашли контакты людей в Славутиче. В итоге даже нашли в сети видео: кто-то из сотрудников станции снимал через окно, как российские танки катаются прямо перед административным зданием Чернобыльской атомной станции. Сначала нашу публикацию опровергли, назвали нас фейкометами. Но буквально через час вышел советник президента Михаил Подоляк и подтвердил, что АЭС действительно захвачена.

С учетом того что ситуация на киевском направлении очень сильно обостряется, мы сегодня стараемся отправить сотрудников в безопасное место, то есть за пределы Киева. Понятно, что это очень сложный выбор — бросить все и уехать или остаться. Есть те, кто принципиально отказывается уезжать. Например, я. Пока я могу делать свою работу в Киеве, я буду это делать. 

Вчера утром я пополнила свои продовольственные запасы. Мы обеспечили офис всем необходимым, чтобы в случае чего из него безопасно работать. Бомбоубежищ у нас в Киеве по сути нет. Мы как раз неделю назад сделали большое расследование о состоянии киевских убежищ, выяснили, что более четверти из них не готовы принимать людей.  

Бомбоубежища в классическом понимании находятся на предприятиях, рассчитаны на людей, которые там работают. Их всего около 500 в городе и, как вы понимаете, они не смогут принять все население Киева. 

Для остального населения предназначены укрытия так называемого двойного назначения, их в городе 4500 — это подвалы, подземные переходы. Власти опубликовали карту таких убежищ, а мы, проверив их, выяснили, что какие-то из помещений просто сданы в аренду или находятся в ненадлежащем состоянии. 

С другой стороны, сейчас я вижу, что вроде бы ситуация с убежищами налаживается. В моем доме есть подвал. Соседи туда вчера бегали регулярно: я живу в 20–30 километрах от Гостомеля, каждый взрыв нам был хорошо слышен. 

Архитекторы говорят, что такие дома, как мой, хорошо спроектированы и они выстоят в случае налета. Понятно, что от прямого попадания бомбы не спасет ничего. Но можно, как в Израиле это практикуют, прятаться в ванной. 

Я читаю группу моего района в Facebook, там люди жалуются, что не успели в продуктовые магазины, которые сегодня уже закрыты. Люди готовы делиться едой, предлагают билеты на поезд, которыми не могут воспользоваться, хотя у нас оператор железнодорожных путей заявил, что на поезд будут брать всех, есть билет или нет. 

Отношение к русским у меня нормальное, я знаю, что там есть много нормальных людей, которые пытались что-то сделать [чтобы предотвратить войну], выходили на митинги, делали какие-то публикации. Я прекрасно понимаю, что нельзя повернуть государственную машину, которую строили десятилетиями. Я понимаю, что сейчас очень многие винят русских. Но я понимаю, что виноват в этой всей ситуации лично Владимир Владимирович, который отдал приказ ввести войска в Украину. Виноваты российские военные, которые выполняют этот приказ. Виноваты СМИ. Я была в недоумении, когда мои знакомые писали мне: «Это вам все за то, что вы восемь лет убивали людей на Донбассе». У меня очень много друзей в Донбассе, и я могу сказать, что они не очень-то рады сложившейся ситуации. 

Мне сложно что-то сказать россиянам. Просто пусть они представят, что во дворе у них звучат выстрелы, что они просыпаются ночью оттого, что взрываются бомбы недалеко от города, в котором они прожили десятки лет. Пусть представят, что просыпаются утром от звонка, что в городе, где живут их родители, воет сирена. 

У меня снова за окном воздушная тревога. Пора идти в убежище. 

«Есть надежда на подвалы»

Катерина, совладелица стоматологической клиники, Киев

Я живу в пригороде, в 12–15 километрах от Киева, примерно столько же до Борисполя. Вчера в пять утра мы проснулись от громких звуков взрыва — уже потом нам объяснили, что эти взрывы, скорее всего, были в районе Борисполя, что это наша ПВО сбивала дроны или ракеты. Было четыре или пять взрывов. Понятно, уже никто не спал — сразу понеслись сообщения в соцсетях, что такие же взрывы слышали и в других городах: в Одессе, в Харькове, там, где были военные части, военные аэродромы. 

Сегодня ночью, около 5 утра, прилетало по жилым, спальным кварталам в Киеве: в [районе] Позняки на левом берегу. Слава богу, нас сейчас [в пригороде] это непосредственно не касается — мы слышим только звуки взрывов. Плана у меня нет, жизнь меня к этому не готовила. Мы договорились с соседями — у них большой подвал: будут бомбить, будем сидеть в подвале.

В Киеве и друзья, и родственники, родители мужа там — как раз на Позняках, куда прилетели утренние ракеты, буквально в нескольких кварталах от них ракета повредила жилой дом, есть жертвы. Они никуда не могут выехать, даже к нам в пригород, потому что у них там 97-летняя лежачая бабушка, понятно, никто ее не бросит. Каждое утро начинается с переклички: все живы, все здоровы? Через какое-то время опять.

В Киеве люди ночевали в метро, там есть бомбоубежища, туда спускаются, когда звучит [воздушная] тревога. В пригороде с убежищами намного хуже, но есть надежда на подвалы. Но родители мужа не спускались в убежище, они были дома с бабушкой. Утром папа [мужа] выходил выгуливать собаку и видел, как люди выходили из убежищ. 

Вышел закон о мобилизации, сказали, чтобы мужчины не выезжали из страны. Мой муж и так военнообязанный, он медик. Но его пока не призвали. Мы с мужем оба работаем в этой сфере — но я не медик, не военнообязанная. Раньше работала журналистом, а сейчас у нас с мужем частная клиника стоматологическая — я менеджер, а он доктор. У нас очень много коллег-врачей — они все понимают, что их ждет, и ждут, пока их призовут. 

За два дня до того, как все началось, друзья спросили, не хотим ли мы увезти из Киева детей. Мы спросили, есть ли причины. Они ответили: «Вроде как нет, если до конца недели будет спокойно, то, скорее всего, [и дальше] будет спокойно». Мы никуда не поехали. Нельзя сказать, что люди знали, что это случится, но подозревали — было огромное скопление войск на границе, оружие. Когда Путин признал ДНР и ЛНР, было понятно, что ничем хорошим это не закончится.

Бабушка мужа — медсестра, она прошла всю Вторую мировую войну. Но она уже в возрасте, у нее деменция, и она не понимает, что происходит. Думаю, это к лучшему. Для нее это был бы ужасный удар.

Появляется, конечно, много непроверенной информации. Вчера несколько раз пишут: все пропало — например, Сумы взяли, город полностью под контролем российских войск. Люди постоянно читают новости, все нервно скролят ленту. Но Минобороны достаточно оперативно информирует о том, что происходит — [вчера] они через полчаса-час [после этих новостей о захваченных городах] писали, что на самом деле были бои, но город отбит.

Люди чувствуют себя очень хреново. Очень много паники, испуга. И в то же время много решимости, даже ярости, потому что, когда ты спишь в кровати и слышишь взрывы… Народ собирается защищаться, очередь стоит на запись в территориальную оборону, очередь — на сдачу крови, фонды в поддержку армии за день собирают рекордные суммы. Поэтому держимся — и надеемся, что не пропадем.

«Оказалось, что взрывы не проспишь»

Алина, журналистка, Киев

Очень смешно сейчас смотреть на свой список задач на 24 февраля: стирка, вебинар «Как журналистам писать про травму» и вебинар о доступе к информации в Украине, написать черновик текста. Вместо них были совсем другие: впервые в жизни услышать взрыв — снаряда, ракеты, не знаю, что это было, — попытка собрать тревожный чемодан с едой, спальным мешком и паспортом.

Очень страшно было ложиться спать. У меня стоял будильник на каждые полчаса, потому что я очень боялась проспать взрывы, проспать воздушную тревогу. Но оказалось, что взрывы не проспишь.

Сегодня рано утром были слышны взрывы, совсем рядом, но сигнала тревоги не было. Я и все соседи собрались в бомбоубежище — на самом деле это подземный паркинг. Люди пришли туда семьями, парами, а я была совершенно одна. Никого не взять за руку, никому не сказать, что я чувствую, никто не скажет: мы вместе, я рядом.

Я из Беларуси, уехала оттуда в сентябре 2020 года, когда стало ясно, что оставаться опасно. К счастью, мои родные и почти все друзья в Беларуси сейчас в относительной безопасности. Кому-то стыдно, что наша страна в этом участвует, кто-то боится, что их призовут убивать — воевать на стороне России.

Из Беларуси я уехала в Швецию, но Швеция отказала мне в ВНЖ, и мне пришлось уехать. У журналиста с белорусским паспортом практически нет вариантов кроме Украины — везде нужны визы, в России уже задерживали и высылали беларусов и беларусских журналистов. Так я оказалась здесь.

Я до сих пор не до конца пришла в себя, моя реакция — не паника, не «бей или беги», скорее, «замри». В моей голове до сих пор не нашлось места для того, что происходит. Какая-то хаотичная смесь из ужаса и отупения, совсем как в детстве, когда читала беларусские книги про войну. Я в книжке про войну. Никак не могу поверить, что на войне.

Позняки [где ночью обстреливали жилые дома] — это мой район, моя станция метро, жилой дом, который подорвало снарядом, в десяти минут ходьбы от моего.

Утренние взрывы стихли, все разошлись по домам, но уже через пару часов в телеграм-каналах снова появилась информация про возможный обстрел. Все новости — из телеграма. Читаешь, чтобы понимать, как далеко продвинулся враг, близко ли бомбят, ищешь данные американской разведки о планах России. Уже фоном проскакивает, что люди в России протестовали, их били, сажали.

Сейчас у нас затишье — я пытаюсь добраться до железнодорожного вокзала и уехать куда-то на запад Украины.

«У нас тут кругом все слышно: танки едут»

Инна, редактор, Киев

Мы проснулись [24 февраля] около пяти утра от какого-то глухого звука, как будто взрыв, но далеко. Начали лаять собаки в частном секторе. Мы посмотрели новости и поняли: началось. И писали друзья из Харькова, писали друзья из другой части Киева. 

Я поняла, что у нас не очень много налички. Понимаете, мы не верили до последнего момента: у меня муж — гражданин Турции, мы взяли билеты в Турцию на 2 марта, потому что у меня у дочки день рождения в воскресенье, она очень ждала, что отпразднует его с друзьями. А в шесть утра позвонили из школы: школу эвакуируют, не приходите. Я зачем-то спросила, можно ли прийти взять тетрадки, это было смешно. Мне сказали, что конечно нет. Потом взрывы как-то поутихли, я пошла в магазин. Простояла два часа в очереди, люди брали все, кто что мог. 

Сейчас у нас снова тревога, я спускаюсь в подвал — это обычный подвал кирпичного дома. 

Мы живем в пригороде Киева, город Ирпень, а за ним Гостомель, транспортный аэропорт, за который вчера воевали. Всегда над нашими домами транспортные самолеты заходят на посадку. Вчера в полдень было облачно, ничего не видно, но гудело все небо над головой. Через несколько секунд были взрывы там, потом черный дым оттуда пошел.

После обеда нон-стоп читали новости, набирали воду, заряжали пауэрбанки. Кто-то куда-то пытался ехать, пробки стояли. Мы решили остаться — нет смысла в эту панику влезать. 

У нас в доме не слышна сирена, поэтому все новости о тревоге мы узнаем из домового чата, у нас в доме много военных, они пишут: «Спускайтесь». Мы там сидели весь вечер. Дочка там уснула. Потом мы поднялись назад, где-то до часу ночи на полу в прихожей спали ближе к выходу. Потом опять звуки взрывов — мы уже взяли вещи и пошли спать в подвал. Сейчас периодически начинает громыхать — спускаемся. У нас тут кругом все слышно: танки едут, возле нас взорвали два моста, которые ведут в Киев, слышали взрывы. В паре километров где-то в полях разбили колонну танков, тоже было слышно. 

Я давно дочке объясняю, что у нас есть соседи — они слегка сумасшедшие, что у нас война может быть. У нас очень остро стоит вопрос украинского и русского языка: мы с ней говорим на украинском, во дворе с детьми многими она говорит на русском — мне это не очень нравится, но я это принимаю. Тема России у нас часто возникает, особенно последние месяцы: у меня работа связана с противодействием дезинформации, она много от меня слышит. Она вчера утром спросила: «А почему я в школу не иду?» Я сказала: «Ну нет школы, уехала, война началась». Она пришла после обеда, говорит: классно, можно не делать уроки! А после обеда ей надоело, спросила: «Когда эта война уже закончится, я не против в школу пойти». Она начала подозревать, что с ее днем рождения не все в порядке. Объяснили, что праздника в том формате, который она ждала, не будет. 

Сейчас мы просто сидим и пытаемся понять, что делать дальше, это вообще неочевидно. Ехать машиной в Турцию через Румынию? Если бы не ребенок, я бы пошла воевать. А так будем, наверное, пробовать уехать.

Я видела такую картину недалеко от нашего дома. Стоит пробка на нашей узенькой улочке, ведущей на центральную, между этих машин идут две женщины старшего возраста, несут какие-то жутко неудобные большие сумки и клетки. Клетки большие, в них какая-то живность, кажется даже попугай. Они идут в сторону маршрутки. В какой-то момент останавливаются, стоят-стоят — и потом медленно идут назад. Они поняли, что как-то вообще неадекватно оценили ситуацию, что на маршрутке с клетками и сумками уехать у них никаких шансов.

Я читаю множество телеграм-каналов: сейчас очень много фейков и ботов, которые пишут: «А чего вы переживаете? Это Путин спецоперацию проводит, мирным людям не навредит». Таких ботов сразу затюкивают и банят. Вчера разошелся фейк, что нужно зачем-то отключать все электричество ночью, его быстро опровергли. 

Формулировка «цель операции — это защитить людей, проживающих на Украине» кроме ненависти у меня ничего не вызывает. У меня ненависть лично к товарищу Путину и ко всем, кто поддерживает российские власти. Я вижу, что есть люди, которые высказывают свою позицию, я их лично знаю, с уважением к ним отношусь. Но есть те, которые начинают говорить, что вот тут не все так однозначно… Таких — сразу ***** просто. И все.

«В магазинах разобрали все оружие»

Алена, журналистка, Бердянск

Бердянск — это юго-восток Украины, приграничная зона Донецкой области. Вчера рано утром, в 4:58 и в 5:00, у нас было два сильных взрыва. Один из них — в воинской части в районе аэропорта, там погиб один человек, четыре пострадали. Можно сказать, с тех пор Бердянск не спит — людям тяжело уснуть и ночью. 

У меня родственники в Киеве — столицу очень жестко атакуют с самого утра. Сегодня бои шли в Черниговской, Харьковской областях, в Херсонской, в Сумской, под Киевом, под Мариуполем. Рядом с нами, в Мелитополе, тоже.

У нас здесь сейчас тихо. Но появляется информация, что на Бердянск идут танки, что они уже на подходе. Сосед пришел сказал мне, ему тоже кто-то сказал, сейчас об этом пишет уже и исполняющий обязанности мэра. Сарафанное радио и фейсбук сейчас — основные источники информации. Посмотрим, но если они уже были под Мариуполем и Мелитополем, то, наверное, скоро придут и к нам.

То, что сейчас происходит, — это нападение на мирную страну. У нас нет фашистов, у нас свободные люди. Мы тоже любим, рожаем, путешествуем. До нападения Путина у нас все было хорошо — и когда мы отобьемся, у нас тоже все будет хорошо. За эти дни наш народ очень сплотился: люди стоят в очередях в центры переливания крови, в других городах записываются добровольцами в тероборону, в магазинах разобрали все оружие. 

Было бы здорово, если бы люди в России понимали, что украинцы не просили их освобождать. Мои родственники в России этого не понимают, разговаривать с ними невозможно. Несмотря на заявления российских властей о том, что будут атаковать только военную инфраструктуру, удары наносят по жилым кварталам, в городах постоянно звучат сирены. Гибнет мирное население, вчера в Херсонской области погибли два ребенка, сегодня в Мелитополе была ранена 12-летняя девочка, потому что снаряд попал в жилой дом. 

Я не буду выезжать из Бердянска — у меня тяжелобольная мама, она не передвигается. Мы с ребенком сейчас сидим дома, если начнутся обстрелы, будем сидеть в коридоре или в ванной, просто подальше от окон. 

Пока все не так страшно, но ходят разные слухи — например, что Бердянск уже сдали, договорились, чтобы город без военных действий перешел на сторону России. У нас, как и во многих маленьких городах, есть свой мини-олигарх, который считает этот город своим, без его участия ни одно решение не принимается. Если город сдадут, то это только с его позволения. Но в Бердянске очень много людей, которые выступают за Украину, за свободу. Даже если окажется так, как говорят, не думаю, что люди это спокойно проглотят.