В 2021 году российские власти преследовали политиков, активистов, акционистов, журналистов, участников митингов: возбуждали уголовные дела, отправляли в СИЗО и спецприемники, устраивали обыски и допросы, заставляли уехать из страны. Всем им помогали и продолжают помогать адвокаты, которые сейчас и сами подвергаются все большим рискам: становятся фигурантами уголовных дел или «иностранными агентами», подвергаются бытовому насилию в ОВД.
«Важные истории» поговорили с редакторами проекта «Адвокатская улица» о том, как адвокатам до сих пор удается сохранять хотя бы частичную независимость от государства и кто будет защищать россиян, если эта независимость закончится.
— В прошлом году политическую ситуацию в России все чаще сравнивали с ситуацией в Беларуси: митинги стали невозможны, многие журналисты, активисты и оппозиционные политики вынуждены были уехать из страны. Ситуацию в адвокатуре тоже сравнивают с белорусской. К примеру, в Беларуси летом приняли новый закон об адвокатуре, который фактически отдает всю власть над корпорацией министерству юстиции. Недавно наш Минюст опубликовал поправки в российский закон, которые адвокатам тоже не понравились. Насколько вам такое сравнение кажется корректным?
Редактор 1 (Р1): У меня сложилось впечатление, что разница вот в чем: в Беларуси подчинение адвокатуры государству произошло резко. А в России примерно тот же процесс идет медленно, деликатно, не так заметно.
В Беларуси законы принимают пачками: десять лет назад после тех выборов (После выборов президента Беларуси 2010 года и последовавших за ними акций протеста Минюст изменил законодательство об адвокатской деятельности и начал проводить внеочередные аттестации адвокатов, в результате которых они могли потерять лицензию. Некоторых адвокатов лишали лицензии за обнаруженные во время проверки «несовместимые со званием адвоката нарушения законодательства». — Прим. ред.) положение резко ухудшилось, после летних протестов 2020 года — тоже. А у нас это размазано во времени: сегодня примут один законопроект, через месяц — другой, через три месяца — третий.
Редактор 2 (Р2): Мне кажется, российская адвокатура только-только ступила на белорусский путь.
Поправки, которые вносились в российский закон об адвокатуре раньше, были во многом направлены на урегулирование внутренних отношений адвокатской корпорации. Это все же не было ущемлением прав адвокатов со стороны государства. За исключением скандальной поправки [депутата Госдумы] Павла Крашенинникова, которая вошла в законопроект [депутата Госдумы] Андрея Клишаса (Поправки Клишаса в Закон об адвокатуре, подписанные президентом в конце 2019 года, преимущественно регулировали внутрикорпоративные отношения. Но после принятия проекта в первом чтении в нем появилась предложенная Крашенинниковым норма о запрете адвокатам работать юристами в суде в случае лишения статуса по неблаговидным причинам. Адвокаты называли ее «запретом на профессию». — Прим. ред.), но о ней позже.
Государство, по мнению адвокатов, могло раньше мешать им работать в плоскости правоприменения. Например, нарушать право адвоката на свидание с доверителем, на пронос техники в колонию. Но это не было закреплено на законодательном уровне, а теперь закреплено. Летом, скажем, был принят закон, который запретил адвокатам использовать технику при подзащитном в колонии (техника зачастую нужна, чтобы фиксировать применение пыток к заключенным. — Прим. ред.).
Пакет поправок в закон об адвокатуре, который в декабре 2021 года представил Минюст, — тоже внедрение государства в регулирование адвокатуры на законодательном уровне.
— В чем суть этого законопроекта и что в нем возмущает адвокатов? Некоторые из поправок не понравились даже Федеральной палате адвокатов (ФПА) (организация, объединяющая и координирующая деятельность всех российских региональных адвокатских палат. Именно ФПА представляет интересы адвокатуры в госорганах. — Прим. ред.), которая, насколько я понимаю, обычно занимает очень консервативную позицию. Значит ли это, что новые поправки представляют реальную угрозу не только для адвокатов, которые занимаются громкими делами и защищают оппозиционеров?
Р2: Самое важное — изменения, которые касаются дисциплинарной практики (За нарушения кодекса этики или неисполнение решений органов адвокатского самоуправления адвокат может быть привлечен к дисциплинарной ответственности: ему могут вынести замечание, предупреждение или лишить статуса адвоката. — Прим. ред.).
«Если законопроект примут, то Минюст сможет обжаловать в суде решение палаты, по которому адвокат был оправдан или дисциплинарка прекращена. Все адвокаты понимают, что такое российский суд. И понимают, что в споре между адвокатом и Минюстом суд встанет на сторону Минюста»
Сейчас министерство может вносить в региональные адвокатские палаты представления (жалобы. — Прим. ред.) в отношении адвокатов, и руководства палат обязаны возбуждать по этим представлениям дисциплинарные производства. Но решения по этому производству принимают именно палаты, и повлиять на них Минюст не может. Если законопроект примут, то Минюст сможет обжаловать в суде решение палаты, по которому адвокат был оправдан или дисциплинарка прекращена. Все адвокаты понимают, что такое российский суд. И понимают, что в споре между адвокатом и Минюстом суд встанет на сторону Минюста.
Конечно, эта поправка отбирает у адвокатской корпорации ту самую самостоятельность, независимость в решении вопроса, нарушил ли адвокат Кодекс адвокатской этики (устанавливает обязательные для адвокатов правила поведения, например обязательства хранить адвокатскую тайну или не брать в долг у подзащитного, и порядок привлечения к ответственности за их нарушение. — Прим. ред.). Сейчас вход в профессию и выход из нее находятся в руках адвокатской корпорации, а Минюст делает попытку обойти эту корпоративную самостоятельность и выгонять неугодных адвокатов через суд. Это опасно [для корпорации], поэтому даже Федеральная палата высказалась против.
ФПА сейчас находится в некоем переговорном процессе с Минюстом, они пытаются исключить эту поправку из законопроекта. То, что они выступили против публично, — уже показательно.
Р1: Надо добавить, что поправка о дисциплинарных производствах очень многими адвокатами воспринимается как закрепление в законе того, что пытаются сделать с адвокатом Иваном Павловым (В апреле 2021 года Следственный комитет возбудил в отношении Павлова уголовное дело о разглашении тайны предварительного расследования из-за комментариев адвоката в СМИ о деле его подзащитного журналиста Ивана Сафронова. Летом того же года Минюст потребовал у палаты, в которой состоит Павлов, начать дисциплинарное производство в его отношении. — Прим. ред.). Палата, в которой состоит Павлов, отказалась возбуждать дисциплинарку по первому представлению Минюста. После второго представления не нашла нарушений с его стороны. Тогда Минюст попытался оспорить это решение в суде — и суд принял такой иск. Потом министерство само его отозвало и подготовило третью жалобу, по которой палата все-таки «нашла» минимальные нарушения. Недавно появилось четвертое представление Минюста, а пятое направил уже один из вице-президентов палаты.
Это не может не наводить адвокатов на тревожные мысли. Ведь если бы Минюст мочил прицельно только Павлова, то зачем для этого целый законопроект? Все выглядит так, будто чиновники вошли во вкус и решили это закрепить — потому что не один Павлов у них вызывает вопросы. Законопроект выглядит как схема, с помощью которой Минюст сможет лишить любого адвоката статуса, наплевав на мнение палаты.
Р2: Этот момент похож на Беларусь, где Минюст путем переаттестации или найдя какие-то нарушения может сам лишать [адвокатов] лицензии (В России адвоката могут лишить адвокатского статуса, в Беларуси — лицензии на адвокатскую деятельность. Поправки в белорусский закон об адвокатуре, принятые весной 2021 года, фактически передали полномочия по лишению лицензии от адвокатской корпорации к Минюсту. — Прим. ред.). От Минюста зависит, сохранишь ли ты лицензию, сохранишь ли профессию. Новое положение в [российском] законопроекте — это шаг в ту же сторону.
— А ФПА высказалась о деле Павлова?
Р2: Федеральная палата не делала официального заявления, но есть комментарии отдельных членов Совета ФПА. Например, вице-президент ФПА Геннадий Шаров прямо сказал, что Павлов — настоящий «иностранный агент», что его деятельность — «уникальный пример ангажированности иностранными властями». Когда такое говорит вице-президент ФПА, это, наверное, многими считывается как позиция палаты. Евгений Семеняко, президент петербургской палаты, которая будет решать судьбу Павлова, тоже неодобрительно высказался о его действиях, сказал, что он подставляет всю адвокатуру.
— Насколько неожиданно было, когда петербургская палата дважды не согласилась с представлением Минюста по поводу Павлова?
Р2: Многие адвокаты ждали, что они не поддержат [решение Минюста]. Писали в соцсетях, что в поведении Павлова не было нарушения адвокатской этики, что адвокат не обязан давать подписку о неразглашении данных следствия. Но когда Минюст внес третье представление, многие уже понимали, что петербургская палата попытается нащупать компромисс — найдет какое-то мелкое нарушение, чтобы Минюст отстал. Так и вышло.
Павлова обвиняли в том, что он, не сообщив следователю, пропустил следственные действия (например, допрос обвиняемого или следственный эксперимент. — Прим. ред.) по делу его подзащитного Ивана Сафронова. Но там целая группа адвокатов, которые договариваются между собой, кто пойдет на то или иное следственное мероприятие. Показательно, что по сходным обвинениям в адрес коллеги Павлова Евгения Смирнова Адвокатская палата Ленинградской области не нашла никаких нарушений.
Со стороны все это выглядело как борьба между Минюстом как представителем государства — и петербургской палатой как адвокатурой. И палата в этом конфликте делала все, чтобы отстоять своего адвоката.
Но потом появилось четвертое представление Минюста. Ведомство прямо потребовало лишить Павлова статуса. Решения по нему пока нет. Зато в самом конце декабря один из вице-президентов петербургской палаты сам попросил привлечь Павлова к дисциплинарной ответственности за то, что тот опубликовал в соцсетях документы по представлению Минюста. И для наблюдателя со стороны это выглядит как решение сдать одного, чтобы спасти остальных.
— Еще про Беларусь. У «Адвокатской улицы» выходило интервью с белорусским адвокатом Антоном Гашинским (защищал в Беларуси политических заключенных, в том числе россиян Егора Дудникова и Софию Сапегу, в июле 2021 года был лишен лицензии. — Прим. ред.), который потерял лицензию в Беларуси, приехал в Россию и получил статус адвоката здесь. Он говорил, что и другие белорусские адвокаты об этом думают. Как он оценивает российскую ситуацию?
Р1: У нас совсем недавно было интервью и с другим белорусским адвокатом. Он сказал, что не знает белорусских адвокатов, которые хотели бы работать в России. Максимум — расценивают Россию как трамплин, чтобы потом уехать жить на Запад. Он говорит, все коллеги понимают: для адвокатов не так уж много различий между Беларусью и Россией. И скоро будет еще меньше.
Р2: Но Гашинский говорит, что, несмотря на соблазн постоянно сравнивать Россию с Беларусью, нужно понимать: уровень независимости адвокатуры от государства в Беларуси и в России — это разные истории. В России есть суд присяжных, в Беларуси его нет. В России есть дискуссии внутри адвокатуры, часто очень активные. В Беларуси так даже вопрос не стоит.
«Адвокат — единственный человек, который противостоит государственной машине, и он должен быть полностью независимым в своей работе, государство не должно иметь возможности на него влиять».
— В последние годы адвокаты постоянно говорят, что независимость адвокатуры в целом находится под угрозой. Как она должна обеспечиваться, от чего адвокатура должна быть независима?
Р2: Адвокат представляет интересы и права в уголовном процессе, где против обвиняемого выступает все государство. К сожалению, в России существует пресловутый обвинительный уклон: суд должен быть арбитром, но склонен больше верить следствию и обвинению. Адвокат — единственный человек, который противостоит государственной машине, и он должен быть полностью независимым в своей работе, государство не должно иметь возможности на него влиять.
Именно поэтому в демократических странах адвокатура отделена от государства и сама себя регулирует. Сама придумывает большинство правил, по которым работает, сама решает, кого принимать в свои ряды и как организовывать их обучение, кого из этих рядов исключать. Адвокатура не берет деньги у государства на организацию своей работы. Все адвокаты платят взносы в региональные палаты, и часть этих взносов уходит на функционирование региональной и Федеральной палат.
Чтобы это работало, адвокатура должна быть самостоятельным мини-государством, в котором есть три ветви власти, как в «большой России». Всероссийский съезд адвокатов и конференции адвокатов в регионах — законодательная власть, которая принимает правила работы и поведения адвокатов. Совет ФПА и советы региональных палат обеспечивают исполнение этих правил. Есть и адвокатский суд — квалификационные комиссии и советы адвокатских палат.
Когда адвокат независим, он может позволить себе добросовестно отстаивать права своего доверителя. Но если адвокат понимает, что может лишиться профессии, потому что в Минюст пришла жалоба от следователя, которому он не нравится, — и решение по этой жалобе в итоге будет принимать не палата, а суд, — то, конечно, он уже не совсем независим в своей работе.
— Какие еще важные поправки есть в новом законопроекте?
Р2: Тут нужно вернуться как раз к поправке Крашенинникова, которую называли «запретом на профессию». Она всех так возмутила в том числе потому, что появилась уже после первого чтения законопроекта и на ее обсуждение было очень мало времени.
Ее суть в том, что, если адвокат лишился статуса по неким неблаговидным (например, нарушение этики адвоката или разглашение конфиденциальной информации) причинам, то он лишается и возможности представлять клиентов в суде как юрист (Закон допускает, что в некоторых случаях представителем чьих-то интересов в суде может быть человек без юридического образования. Адвокатов возмутило, что после потери статуса они лишатся права, которое есть фактически у каждого гражданина. — Прим. ред.). Некоторые представители адвокатуры считали, что это хорошо, потому что его клиенты — уже как юриста, а не адвоката — тоже могут пострадать от его действий.
Эта поправка так и не заработала – потому что у судей нет информации, был ли юрист раньше адвокатом, по какой причине он лишился статуса. Но в новых поправках в Закон об адвокатуре Минюст как раз предлагает ввести единый реестр адвокатов, где, вероятно, может появиться и информация о лишенных статуса. И этот реестр, по мнению, например, члена Совета московской адвокатской палаты Андрея Сучкова, может стать инструментом для того, чтобы не дать лишенным статуса адвокатам работать в судах как юристам. Кто-то в аппарате суда будет проверять это — и не позволять такому юристу работать. То есть это, по сути, продолжение поправки Крашенинникова.
Есть еще одна тема, плохо понятная даже самим адвокатам, — передача данных госорганам через Комплексную информационную систему адвокатуры (КИС АР). КИС АР — большой проект ФПА, система пока внедряется и сейчас действует только в некоторых регионах в экспериментальном порядке. Согласно новому законопроекту, система будет передавать часть сведений органам власти, в том числе информацию об ордерах на защиту. Пока в проекте речь идет только об адвокатах по назначению (защитник, которого подозреваемому или обвиняемому по уголовному делу бесплатно предоставляет государство. Адвокаты, которые работают по назначению, должны получать дела случайным образом. — Прим. ред.), но некоторые уже опасаются, что это потом распространят и на адвокатов по соглашению (Адвокат, которого выбирает и услуги которого оплачивает сам подзащитный. — Прим. ред.).
Сейчас никто не понимает, какую именно информацию получит Минюст. Но представители ФПА предполагали, что Минюст хочет знать об ордерах из-за массовой защиты во время несанкционированных митингов. Властям не нравится, когда адвокаты приходят с пачкой якобы пустых ордеров к отделам и защищают просто тех, кто там находится, — с кем у них нет заключенного соглашения и, соответственно, ордера.
Если опасения оправдаются и Минюст со временем получит информацию об ордерах защитников по соглашению, то адвокатам может стать еще труднее попасть к задержанному, когда с ним заранее не подписано соглашение. К примеру, на акциях протеста соглашения с адвокатами в пользу задержанных часто заключают правозащитные организации — и закон об адвокатуре позволяет так делать. Но так как в нашей стране инструкция важнее закона, то вполне возможно, что наличие или отсутствие ордера с именем конкретного доверителя в реестре станет еще одним якобы законным основанием допуска или недопуска адвоката к своим подзащитным.
— А как сейчас вообще складывается ситуация с адвокатами по назначению? Стало ли больше «карманных» адвокатов — тех, кому следователь сам звонит и они, например, советуют подзащитным сразу давать признательные показания?
Р2: С этим сейчас стараются бороться.
Что такое работа адвокатом по назначению? Этот адвокат получает деньги за свою работу от государства, но он не должен работать на государство. Он должен получать дело рандомно, через палату. Но потом он пишет заявление на оплату органу, по назначению которого пришел в дело, и это ведомство ему платит. Это может быть следователь, дознаватель, суд.
В какой-то степени именно поэтому появилась КИС АР, которая должна автоматически распределять дела между адвокатами. Чтобы следователь или дознаватель не могли позвонить «своему» человеку. Все назначения должны будут фиксироваться в КИС АР, чтобы можно было сразу понять, если адвокат попал в дело не через систему. А если такое заметят, то это дисциплинарка, повод к лишению статуса.
— Но от схемы, когда следователь звонит своему адвокату и принуждает задержанного заключить с ним соглашение, это не спасает.
Р2: Да, это может решаться только через дисциплинарные процедуры, когда человек, которого вынудили подписать соглашение, идет и жалуется на этого адвоката в палату. Потому что адвокатура не может воздействовать на следователя — она может только наказать адвоката, который согласился на такое предложение следователя. Время от времени бывают новости о том, что адвоката лишили статуса за второе-третье такое нарушение.
— Я правильно помню, что массовые протесты адвокатов обычно бывают вызваны тем, что как раз адвокатам по назначению вовремя не выплачивают деньги?
Р2: Да, это регулярно происходит, раз в два-три года. Это на моей памяти единственная причина, по которой палаты иногда объявляют забастовки, по крайней мере, угрожают ими. Эта проблема и сейчас есть: органы МВД в настоящее время должны 750 миллионов рублей адвокатам по назначению. Башкирская палата, например, фактически разрешила забастовку, и некоторые адвокаты просто прекратили работать по назначению. Обычно это помогает, сразу же включается Федеральная палата, начинаются переговоры, тут же находятся деньги.
Надо понимать, что во многих регионах работа по назначению — это основная работа для адвокатов. Не потому, что адвокаты там не востребованы, — просто там практически нет людей, которые могут оплатить услуги защитника.
— Какие еще у адвокатов претензии к Федеральной палате?
Р1: Нельзя, мне кажется, говорить про претензии адвокатов в целом. Часть адвокатов считает, что ФПА могла бы более активно отстаивать независимость от государства. Другая часть — что ФПА все делает правильно, потому что лучше продержаться подольше и сохранить хоть что-то. Пусть даже для этого надо поступиться какими-то второстепенными, по их мнению, вещами. А их оппоненты считают, что это как раз первостепенные вещи, что отступать уже некуда.
— Какая из этих групп больше?
Р1: Больше всего «молчунов», которые не участвуют ни в каких спорах. В России около 80 тысяч адвокатов. «Протестующих» среди них, если смотреть, например, по петициям [против решений ФПА и государства] прошлых лет, — в пределах, наверное, тысячи. Тех, кто активно поддерживает эти решения, обсуждает их, — примерно столько же. А основная масса просто работает. Все как в обычной жизни.
— Иван Павлов позиционировал себя, в частности, как один из лидеров движения за независимость адвокатуры. Чего удалось этому движению добиться за последние годы и что с ним происходит сейчас?
Р2: Не могу сказать, что сейчас есть понятное движение за независимость адвокатуры с каким-то ядром, постоянной повесткой. Есть стихийные реакции на отдельные нарушения, пишутся петиции, обращения в ФПА. Были проекты, например «Пражский клуб российских адвокатов» (Созданное в 2018 году несколькими российскими адвокатами, в том числе Иваном Павловым, неформальное объединение, «нацеленное на поиск решений проблем на пути защиты и укрепления независимости адвокатуры в России». — Прим. ред.), которые обсуждали темы, не всегда обсуждавшиеся на официальных площадках органов адвокатского самоуправления.
Р1: Это все-таки были небольшие, не очень масштабные инициативы, рассчитанные на несколько десятков человек, может быть на сотню. Но альтернативного центра силы, сходного с ФПА, никогда не было.
К тому же можно предугадать реакцию государства и ФПА на такую инициативу. В наших условиях пытаться создать большое адвокатское объединение — значит подставиться под судьбу ФБК (В июне 2021 года созданный Алексеем Навальным «Фонд борьбы с коррупцией» был признан экстремистской организацией и запрещен в России. Иван Павлов был одним из защитников организации в судебном процессе. — Прим. ред.). Павлов пытался делать «Пражский клуб», и что? У него теперь в представлении [которое Минюст направил в палату] написано, что он занимался политической деятельностью, а не адвокатской.
Р2: Наверное, внутри адвокатуры нет желания создать какую-то параллельную структуру. Есть желание, чтобы существующие органы вели себя несколько иначе.
— Верно ли, что часть претензий этих отдельных движений была связана с несменяемостью руководства ФПА и палат? Скажем, президент ФПА может занимать должность, как Путин, больше двух сроков подряд.
Р2: Некоторые адвокаты считают, что люди, которые давно не практикуют в суде и долго занимают такие посты, начинают преследовать другие цели: не отстаивание прав адвокатов, а желание сохранить должность. Что эти люди забыли, с какими проблемами сталкиваются адвокаты в процессах, в колониях, в СИЗО.
— Часто ли ФПА выступала против таких инициатив, как новая поправка?
Р2: Раньше, года три назад, — да. Сейчас реже — либо это реже попадает в публичное пространство.
Бывают иногда заявления со стороны ФПА и палат. Например, было заявление по поводу громкой кабардинской истории с адвокатами Дианой Ципиновой и Ратмиром Жилоковым. Жилокова задержали, к нему не пустили адвокатесс. Одну из них, Ципинову, тоже задержали, приковали наручниками, по ее словам, угрожали сексуальным насилием. В итоге возбудили дело в отношении кого? Правильно — Ципиновой и Жилокова. За то, что они якобы применили насилие в отношении правоохранителей. Тогда Федеральная палата обратилась к [главе СК Александру] Бастрыкину и публично взяла дело под свой контроль. Был даже первый за не знаю сколько лет адвокатский пикет: адвокаты вышли к зданию СК, всех их задержали, отправили в ОВД, и к ним тоже долго не пускали адвокатов.
— У вас на сайте идет активная дискуссия по поводу того, могут ли адвокаты вести политическую деятельность. Меня зацепил один из тезисов противников политики в адвокатуре: «Политика — это плохо, но плохо потому, что если адвокаты вступают в политику, то они вступают в борьбу с государством, а государство ведет борьбу на уничтожение».
«Есть позиция, согласно которой адвокаты должны работать в рамках закона, не говорить, хорошие это законы или плохие. Другие считают, что адвокаты как самые квалифицированные специалисты в этой области не могут молчать, когда принимаются дикие неконституционные законы, что у них есть моральный долг перед обществом».
Р2: Эта дискуссия уже год идет, и раньше тоже шла, просто сейчас она стала публичной. Есть позиция, согласно которой адвокаты должны быть сугубо советниками по правовым вопросам, работать в рамках существующего закона, не говорить о том, хорошие это законы или плохие. Другие же считают, что адвокаты как самые квалифицированные специалисты в этой области не могут молчать, когда принимаются дикие неконституционные законы, что у них есть моральный долг перед обществом.
Новый виток этой дискуссии был вызван событиями прошлой зимы: митингами, когда адвокатов не пускали в ОВД, вводили план «Крепость», и были бесконечные письма в МВД и бесконечные суды, которые ни к чему не приводили. Некоторые адвокаты предлагали устроить забастовку. Но такие разговоры, мягко говоря, без восторга воспринимаются в ФПА и в палатах. Потому что сейчас устроим забастовку — а завтра нас всех тут же лишат независимости.
— Это касается и закона о запрете на пронос техники в колонии и СИЗО?
Р2: Нет, против запрета на пронос техники выступила вся адвокатура, и Федеральная палата тоже. Если адвокат не может зафиксировать пытки — это очевидное нарушение прав подзащитных.
Многие считали, что этот запрет — реакция на посты Алексея Навального (посты, которые появляются в соцсетях политика, пока он находится в колонии и не имеет доступа к интернету. — Прим. ред.), тексты которых он, видимо, передает через адвокатов. Возможно. Но для многих адвокатов, которые далеки от политики, от Навального, этот запрет приводит к тому, что они не могут зафиксировать пытки, не могут воспользоваться какими-то документами по делу. Это далекая от политики тема, и она взвинтила всех.
— А какие именно действия противники политики считают политическими? Я слышала, что некоторым даже петиции не нравятся, что их называют чуть ли не революцией.
Р1: Недавно была очень показательная история. Когда Навальному по делу «Ив Роше» изменили условный срок на реальный (Российские ФСИН и суд посчитали, что отъезд Алексея Навального на реабилитацию в Германию после отравления «Новичком» нарушает условия его испытательного срока. В 2014 году политик получил 3,5 года условно по делу «Ив Роше», в феврале 2021 года суд заменил этот срок реальным. — Прим. ред.), известное адвокатское бюро «Забейда и Партнеры» по собственной инициативе дало оценку законности всей этой ситуации. Сделало экспертное заключение и отправило его в ФПА. Более того, публично предложило ФПА прокомментировать ситуацию с Навальным с точки зрения права.
Часть адвокатов им рукоплескала. Эти люди считали: там были настолько вопиющие нарушения, что корпорация должна по этому поводу экспертно высказаться. А часть возмутилась: «Зачем вы вообще лезете в чужое дело? Это не ваш процесс, не ваш доверитель. Что вы вообще хотите от ФПА? Чем дело Навального отличается от других дел, по которым вы такого заключения не делали?» И да, была такая претензия: «Вы что, хотите корпорацию втянуть в политическую оппозиционную деятельность и подставить всех остальных адвокатов?»
— А кто нас — я имею в виду, например, независимых журналистов или тех, кого признали «иноагентами», — вообще будет защищать, если тех, кто не боится политических дел, лишат статуса, а остальные еще сильнее испугаются?
Р2: Есть адвокаты, которые, несмотря на увеличение рисков, продолжают защищать «токсичных» подзащитных. Но иногда боишься, что, если тебя задержат, ты останешься без защитников, потому что адвокаты решат, что ты не стоишь этих рисков. Но риски действительно увеличились, и я не смогу упрекать адвокатов в этом.
Когда мы проводили дискуссию о политике в адвокатуре, некоторые адвокаты позволяли себе упрекать коллег в том, что они боятся высказывать свое мнение, боятся связываться с «иноагентами». Я всегда говорила, что многие из этих людей руководят большими юридическими фирмами, отвечают за десятки людей, у этих людей есть семьи.
Когда ты находишься не на позиции адвоката-одиночки, а на позиции человека, который отвечает за других людей, ты иначе смотришь на ситуацию. Вся надежда на отчаянных одиночек.
— Вернемся еще к истории Павлова. Стала ли хуже ситуация с подписками о неразглашении тайны предварительного следствия (Следователи часто стремятся заставить адвокатов дать такую подписку, чтобы адвокат не мог рассказывать о деле СМИ. Павлов отказался подписать составленную с нарушениями подписку по делу Ивана Сафронова, тем не менее он стал обвиняемым по уголовному делу о разглашении данных предварительного расследования. — Прим. ред.), стали ли следователи чаще отбирать их у адвокатов, угрожать последствиями? Я, например, лично уже сталкивалась в работе с тем, что адвокаты не хотят делиться материалами дела, отговаривают подзащитных общаться со СМИ.
Р2: Не знаю, стали ли чаще стали пытаться отбирать подписки. Но могу сказать, что до Павлова было еще одно дело по 310 статье УК РФ — разглашение данных предварительного расследования. Дело адвокатессы Ирины Савельевой. Там полный абсурд, в том числе по мнению ФПА: она передала независимому эксперту документы по делу для экспертизы и не спросила разрешения на это у следователя, поэтому следователь решил, что это разглашение данных предварительного расследования.
«Одни адвокаты считают, что нужно дать отпор, а кто не согласен — трусы и коллаборационисты. Другие — что сопротивляться бессмысленно, поэтому надо продержаться как можно дольше».
Савельевой уже предъявили обвинение, и дело скоро пойдет в суд. Если суд встанет на сторону следователя, то эту практику могут взять на вооружение — и адвокатам станет сложнее заказывать независимую экспертизу у специалистов.
Конечно, адвокаты видят эти случаи и не хотят тратить свою жизнь на доказывание того, что они ничего не передавали СМИ. Думаю, многие адвокаты по общегражданским делам тоже будут опасаться делиться документами с журналистами.
— Попробуете подвести итоги прошедшего года? Что за этот год изменилось для адвокатов, для их подзащитных?
Р1: В этом году значительно усилилось наступление на адвокатуру, на права адвокатов, их возможности. И это радикализировало обе стороны [внутри адвокатского сообщества], в том числе по отношению друг к другу. Одни адвокаты считают, что на адвокатуру наступают и нужно дать отпор, а кто не согласен — трусы и коллаборационисты. Другие — что сопротивляться в таких условиях бессмысленно, поэтому надо продержаться как можно дольше.
Это для меня главный и парадоксальный итог. Все движется к худшему. И тех и других можно понять, а что с этим делать — непонятно.
— Профессионального объединения, в общем, не происходит?
Р1: Да, и это печально. Меня поразило, что в начале года, в апреле, когда Павлов только попал под раздачу, даже критики Павлова высказывались в его защиту. Под конец года его как будто оставили наедине с бедой, отдельные голоса в его поддержку раздаются, но консолидированной позиции сообщества нет.
Р2: Раньше каждый такой кейс вызывал море возмущения, какие-то конкретные действия со стороны органов адвокатского самоуправления, продолжительные дискуссии внутри сообщества.
В прошедшем году мы каждый месяц публиковали дикие истории, как адвокатов пытаются догола раздеть, отправляют на сутки по административным протоколам за то, что они позволили себе призвать своих коллег защищать людей, положили на пол в ОВД. Но постепенно все эти истории как будто перестали вызывать прежнее возмущение.
Ужасно не хочется это говорить, но это как будто бы стало нормой, которая вызывает только тоску.
* «Международный Мемориал» внесен в список НКО, выполняющих функции «иностранных агентов». По закону мы обязаны это указывать, иначе наши коллеги могут быть оштрафованы. «Важные истории» считают, что такие законы противоречат Конституции России.