«Экология у нас не в приоритете»

Глава Росприроднадзора Светлана Радионова провела конференцию по итогам года и опубликовала краткий отчет в своем Инстаграме. «Важные истории» часто пишут об экологической обстановке в России: 

• о последствиях мусорной реформы и ее бенефициарах, 
• об огромном количестве нефтяных разливов и их причинах, 
• об ослаблении нормативов предельно допустимых концентраций вредных веществ в воздухе, 
• о значительном повышении температур за последние 20 лет, 
• о нехватке денег и сил на тушение пожаров, 

поэтому в конце 2021 года мы спросили экологов: насколько итоги и прогнозы Росприроднадзора совпадают с реальностью и в каких мерах по спасению экологии Россия действительно нуждается.

Нефтяные разливы

Светлана Радионова, глава Росприроднадзора:

«Основная проблема — утвердить единые методики расчета ущерба. А ещё — создать систему своевременного оповещения об авариях. После 3–4 дней уже сложно подсчитать вред. В первом квартале 2022 года планируем решить эту задачу».

Василий Яблоков, руководитель направления «Климат и энергетика» в российском Greenpeace:

Методики расчета ущерба уже давно существуют на федеральном уровне: например, в приказах Минприроды по расчету ущерба водным ресурсам и почве. Другое дело, что их нужно пересмотреть согласно требованиям времени: учесть инфляцию и другие факторы. И повышать уже плату, потому что она совершенно не соотносится с ущербом, который реально наносят нефтяные компании. Это демотивирует их соблюдать природоохранное законодательство.

Было исключение — штраф «Норникелю» за разлив дизельного топлива в Норильске. 146 миллиардов рублей — это действительно огромный штраф. Но в основном штрафы не очень большие.

Ситуация на разливах действительно очень быстро меняется. По-хорошему, в течение суток компании должны о них сообщать, и дальше должен производиться расчет ущерба и план локализации загрязнения. Но региональные законы — например в Ханты-Мансийском автономном округе («...организация, на территории которой произошла авария (инцидент), в срок не позднее трех суток с момента окончания технического расследования причин аварии (инцидента) предоставляет информацию об аварии (инциденте) в Службу по контролю и надзору в сфере охраны окружающей среды, объектов животного мира и лесных отношений автономного округа...»), где Россия добывает бóльшую часть нефти, — их к этому не обязывают. А после трех дней подсчитать ущерб действительно очень сложно. В основном это и было причиной, почему штраф «Норникелю» оказался таким большим: сумму умножили на коэффициент, связанный с задержкой на оповещение.

Но тут работает принцип «не пойман — не вор». Если разлив не заметили, то компании могут уйти от ответственности и избежать огромных штрафов. Нефтяные компании часто не заинтересованы быть честными, особенно когда ведут свою деятельность на труднодоступных территориях — там в принципе сложно проверить, был разлив или нет.

Следить за ними теоретически возможно, мощные системы мониторинга уже существуют — к примеру космический мониторинг. Но есть ли у нас ресурсы на такое? Можно было бы оперативно отслеживать изменения в ландшафте, но и тут есть свои ограничения: с помощью космических снимков это не всегда возможно — если облачность, то уже ничего не видно.

Печально, что эти вопросы поднимаются в конце 2021 года, хотя проблема нефтяных разливов существует уже очень давно и известно, что десятки тысяч разливов происходят ежегодно.

Тут, скорее, надо работать с первопричиной — запретить нефтяным компаниям эксплуатировать старые трубопроводы, из-за которых в основном и происходят разливы (по данным Минэнерго, в 2020 году 91 % аварий, связанных с разливами нефти, произошел из-за коррозии труб. — Прим. ред.). Учитывая климатическую повестку, в которую Россия активно вписалась, то вообще можно поставить вопрос о продолжении выкачивания нефти — то есть должны быть цели по сокращению использования месторождений.

Так поступают по всему миру. Конечно, в одночасье невозможно отказаться от добычи ископаемого топлива, особенно когда на этом завязана экономика, но некоторые страны это уже сделали.

Также нужно понимать, что за рубежом штрафы за нарушение природоохранных норм действительно очень большие, а у нас — довольно скромные. Даже внутри нашей страны штрафы за экологические правонарушения минимальные по сравнению с остальными [штрафами]. (О проблеме низких штрафов периодически говорит и Светлана Радионова, например, в 2019 году она предлагала увеличить штрафы за экологические нарушения с 5–20 тысяч рублей до 50 тысяч — 1 миллиона, а в 2020 году называла существующие штрафы «‎смехотворными». ‎Однако пока размер штрафов за экологические преступления серьезно не изменился. — Прим. ред.). 

Загрязнение воздуха

Светлана Радионова, глава Росприроднадзора:

«Климатическая повестка — тоже сфера работы нашей службы. Здесь мы упираемся в нормативы выбросов парниковых газов. <...>

Всего будет более 400 квот [на выбросы] для предприятий в городах, где особенно остро стоит вопрос с воздухом. А от бизнеса ожидается более 500 млрд вложений в снижение выбросов парниковых газов в атмосферу».

Василий Яблоков, руководитель направления «Климат и энергетика» в российском Greenpeace:

Квотирование в России существует в виде эксперимента с 2019 года, но оно касается не парниковых газов, а загрязняющих веществ. Закон об ограничении выбросов парниковых газов у нас тоже есть, появился он недавно — президент подписал его 2 июля 2021 года, — но о квотировании в этом законе ничего нет. Промышленники долго сопротивлялись закону, и, хотя его можно назвать долгожданным, в текущем виде он требует доработки: в нем нет даже целевых показателей снижения выбросов, которых планируется достигнуть. (Эксперимент по торговле квотами на выбросы парниковых газов сейчас проходит только на Сахалине. В сентябре Владимир Путин предложил расширить «‎сахалинский эксперимент»‎ на другие регионы, но Российский союз промышленников и предпринимателей высказался против. — Прим. ред.) 

Конечно, эти явления связаны между собой: парниковые газы содержат загрязняющие вещества, это всё так или иначе связано со сжиганием ископаемого топлива. Но если мы говорим о парниковых газах, то это больше вопрос влияния на климат, а если о загрязняющих веществах — то это вопрос качества воздуха.

Измеряется качество воздуха при помощи показателей ПДК — предельно допустимых концентраций вредных веществ. И можно сколько угодно продавать эти квоты, но если ПДК превышены, такой воздух все равно будет негативно влиять на здоровье. Эффективного воздействия на основных производителей загрязняющих веществ в России пока нет.

А углеродная нейтральность (нулевой уровень выбросов в атмосферу парниковых газов. — Прим. ред.) — это пока совсем новая идея для нашей страны, она была объявлена Путиным только в октябре этого года. Потом правительство даже утвердило стратегию и сейчас вроде бы работает над тем, чтобы другие стратегии и программы соответствовали этому. Но пока неизвестно, как это будет развиваться.

Природопользователи на Западе сильнее мотивированы следить за своей деятельностью еще и потому, что это репутация. Бизнес уже привык вести себя более ответственно. Понятно, что они все тоже так или иначе нарушают закон. Но никто не хочет быть причастным к «беспределу». Потому что это прямо влияет на их акционеров, их инвесторов, на экономику, в конце концов. 

Однако что на Западе, что у нас деятельность сырьевых компаний — тупиковая. Она все равно ведет к значительным выбросам парниковых газов, о которых уже все страны согласились, что их не должно быть, что их нужно снизить до нуля. 

Важно, чтобы действительно было реальное сокращение добычи, а не попытки компенсировать те же выбросы от отрасли — например, увеличением поглощающей способности лесов, — что, конечно, прямо не ведет нас к достижению климатических целей. А у России это одна из основных идей — делать ставку как раз на увеличение поглощающей способности лесов. Хотя нельзя точно сказать, сколько вредных веществ леса сейчас поглощают и как увеличить это поглощение в два раза. 

А еще мы одновременно говорим про достижение углеродной нейтральности и строим планы по разработке Арктики — в первую очередь углеводородных месторождений, что, конечно, ничего общего со здравым смыслом не имеет. 

Потому что, во-первых, добывать нефть и газ в Арктике экономически нецелесообразно и экологически очень опасно. А во-вторых, если мы все-таки сокращаем выбросы, то зачем наращиваем добычу, причем на тех территориях, где это уже невыгодно? Вместо того чтобы, например, заниматься развитием гораздо более перспективной возобновляемой энергетики. Даже Международное энергетическое агентство, известное своими консервативными оценками будущего нефтедобычи, в 2021 году призвало все страны мира отказаться от разработки новых месторождений и инвестировать в альтернативную энергетику.

В России решение этих проблем не входит в полномочия Росприроднадзора и не совсем понятно, в чьи полномочия это вообще входит. Прежде всего это относится к Министерству энергетики — наша энергетическая стратегия пока не соответствует нашим же целям по достижению углеродной нейтральности. А чтобы пользоваться даже теми правилами, нормами и методиками, которые уже установлены, часто попросту не хватает ресурсов. К сожалению, экология далеко не в приоритете в нашей стране.

Мусор 

Светлана Радионова, глава Росприроднадзора:

«48 млн тонн ТКО образовывается ежегодно. Такой объем был в 2020 году, примерно такой же ожидаем по итогу 2021-го. Свалки должны прекратить своё существование. По моим прогнозам, 2022 год должен стать расцветом строительства полигонов. Это поможет продвинуть вопрос с переработкой вперед. Сейчас у нас очень низкий отбор фракций на сортировках — всего 4 %. Тут я считаю: не надо демотивировать людей роликами, как весь мусор в итоге сваливается в одну кучу. Это не везде так!»

Дмитрий Нестеров, эксперт проекта «Ноль отходов» российского Greenpeace:

Интересно, что, по данным Росприроднадзора, твердых коммунальных отходов (ТКО) у нас образуется меньше, чем раньше заявлялось официально. Часто упоминается 70 миллионов тонн, в 2013 году Минприроды указывало 60 миллионов тонн, в итоге Радионова говорит про 48 миллионов тонн.

Но не нужно думать, что количество отходов уменьшилось. Почему? Во-первых, первая цифра, 70 миллионов — из отчета Greenpeace 2015 года, она кочует из материала в материал без какой-либо проверки. Во-вторых, есть данные Счетной палаты, что объем ТКО стабильно растет на 1–2% в год. Можно лишь предположить, что улучшились методики подсчета. Раньше в стране было огромное количество компаний, работающих в сфере вывоза ТКО, и подсчитать, сколько они вывозят, было малореально.

Тезис о том, что 2022-й должен стать годом строительства полигонов, к сожалению — показатель провала мусорной реформы. Полигоны — это несовременный метод решения мусорной проблемы, он не соответствует стратегии национального проекта «Экология».

Необходимо больше внимания уделять приоритетным направлениям по обращению с коммунальными отходами: мы их вообще не реализуем, даже раздельный сбор мусора не является в России обязательным. Целеполагание мусорной реформы явно не предусмотрело длительный горизонт планирования. При существующих темпах роста объемов ТКО в 32 регионах мощности полигонов будут исчерпаны до 2024 года, в 17 из них — до 2022-го. 

Кроме того, у нас огромное количество несанкционированных свалок, и даже нацпроект «Экология» не сможет их все ликвидировать. Даже в границах городов останутся свалки. Согласно данным Росприроднадзора, на момент формирования нацпроекта (в 2019 году) у нас на территории городов и городских округов было 916 свалок, всего их больше восьми тысяч. Федеральный проект «Чистая страна» предполагает устранение только 191 — то есть более 700 свалок останутся в черте городов. 

Факты смешивания в одной машине раздельно собранных отходов действительно не являются повсеместной практикой в России. Я бы обратил внимание на другую сторону вопроса: с доступом к раздельному сбору отходов в России по-прежнему плохо. С 2017 года «мусорным» вопросом занимаются региональные операторы, и в нескольких регионах за это время загнулся функционировавший раздельный сбор, а цены на вывоз мусора выросли в два с лишним раза. Нехватку контейнеров для раздельного сбора в начале 2021 года признала и ППК «Российский экологический оператор». По данным исследования Greenpeace, доступ к раздельному сбору мусора в 2019 году был только у каждого пятого россиянина.

Здесь же важно сказать о реформировании механизма расширенной ответственности производителя (РОП). Это то, что сейчас не позволяет сфере переработки развиваться, решать проблемы обращения с отходами. Смысл РОП в том, чтобы, максимально облагая ответственностью производителей и импортеров, вовлекать старую упаковку и товары в обратный производственный цикл. Что можно собрать и переработать, мы собираем, а за то, что нельзя собрать и переработать, уплачиваем экологический сбор. 

К сожалению, у нас в рамках РОП производителям выгоднее заплатить экосбор за всю упаковку, чем заниматься утилизацией. Система РОП на примере Германии, Франции и Финляндии, где упор делается именно на переработку, показала свою эффективность — и в России можно было бы стимулировать развитие переработки, держа в уме цели нацпроекта «Экология».

Другая полезная инициатива, возможная в случае реформы РОП, — введение залоговой стоимости тары. Чтобы люди покупали товар, затем возвращали бутылку, получали за нее деньги, а производители бутылку стерилизовали и снова отправляли в производство, не превращая ее в стеклобой. Это еще один способ уменьшить поток отходов, идущий на полигоны. За основу стоило бы взять опыт Германии, которым начинает пользоваться Евросоюз.

А наше законодательство пока сильно отстает, многие важные вещи в мусорной отрасли буксуют. Но это вопрос не к Радионовой, не к Росприроднадзору. Мы проходим длинный путь обсуждений, который уже был пройден в других странах. И в целом есть ощущение, что какие-то передовые решения откладываются на длительный срок.

Редактор: Александра Зеркалева