В конце мая Госдума в первом чтении единогласно приняла законопроект, запрещающий публично отождествлять роли СССР и нацистской Германии во Второй мировой войне, а также отрицать решающую роль советского народа в победе над нацистами. Рассмотреть такой законопроект депутатам рекомендовал лично президент Владимир Путин.
«Наша принципиальная позиция — поставить законодательный заслон явным оскорблениям в адрес наших дедов и прадедов, омерзительным спекуляциям на нашей Победе, не дать заработать политического капитала на охаивании наших предков», — говорится в пояснительной записке к проекту.
Если закон будет принят окончательно, публичное отождествление «целей, решения и действий руководства, командования и военнослужащиих СССР и руководства, командования и военнослужащих нацистской Германии и стран оси в ходе Второй мировой войны» запретят в любых публичных выступлениях, в том числе в СМИ и в интернете. Автор законопроекта, депутат «Единой России» Елена Ямпольская, также отметила, что сейчас готовятся поправки о введении административной ответственности за нарушение этого запрета.
«Важные истории» обсудили с кандидатом исторических наук, членом Вольного исторического общества и доцентом Высшей школы экономики Дмитрием Дубровским, чем новая инициатива депутатов может обернуться для науки, коллективной памяти, международных отношений и простых пользователей интернета.
— Понятно ли, что вообще подразумевается под формулировкой «публичное отождествление роли СССР и Германии во Второй мировой войне»?
— В пояснительной записке раскрывается, о каком отождествлении идет речь: «отождествлять цели и решения руководства СССР, командования, военнослужащих с целями, решениями и действиями руководства нацистской Германии, командования, военнослужащих нацистской Германии и стран оси, которые были установлены приговором Международного военного трибунала».
Дубровский
Получается, если мы, например, пишем или есть реальная публикация о том, что после захвата советскими войсками Кенигсберга — нынешнего Калининграда — [там] были многочисленные факты изнасилований немецких женщин советскими освободителями, то, я так понимаю, такого рода рассуждения будет законом запрещены. Существуют воспоминания, изданные на эту тему, существуют рассказы, как мирное население, которое не являлось воюющей стороной, довольно сильно страдало после этого освобождения. Но по действиям Советского Союза, естественно, никакого суда не было.
Или, например, действия Советского Союза в отношении польских военнопленных в Катыни (весной 1940 года в Катынском лесу в Смоленской области были расстреляны несколько тысяч польских военных, плененных советскими войсками. — Прим. ред.). Приговора в отношении Советского Союза не было. Значит, публикации про преступления Советского Союза в отношении польских военнопленных тоже можно запретить, поскольку это не установлено приговором Международного военного трибунала.
И ключевое дело, которое здесь имеет смысл вспомнить, — это дело партизана Кононова. [Советский] партизан Василий Кононов действительно был героем, но в 1944 году он расстрелял безоружных людей, которых подозревал в работе на латышских партизан. Поэтому позднее было дело «Кононов против Латвии» в Европейском суде по правам человека. Россия вошла в дело третьей стороной и защищала Василия Кононова. Идея была такая: мы не можем судить человека, который воевал на стороне антигитлеровской коалиции, потому что это пересмотр итогов Второй мировой войны.
Латвия [в 2000 году] осудила на шесть лет человека, который расстрелял безоружных. Первоначально ЕСПЧ встал на сторону Кононова, а потом Большая палата суда, которая очень редко собирается, вынесла обратное решение. В данном случае человек взял и расстрелял невоюющее население, потому что заподозрил их в сотрудничестве с нацистами. Так же, как сами нацисты расстреливали мирных жителей за сотрудничество с партизанами. Но там [в случае с нацистами] установили преступления через Нюрнбергский процесс, а Нюрнбергского процесса над победителями же не было. Никто Советский Союз не судил. Значит, любая попытка такого осуждения является подрывом роли СССР и его светлого образа.
«Закон, безусловно, для внешнеполитического использования. Но никаким балансом здесь не пахнет. Потому что судить-то будут российских граждан».
— Вы упомянули про опубликованные воспоминания мирного населения. Действительно, есть много литературы, в том числе на русском языке, где упоминаются, например, те же изнасилования немецких женщин советскими солдатами. Стоит ли ждать, что научно-популярную или даже художественную литературу тоже будут подвергать цензуре, не выпускать?
— Естественно. Это все про месть и про продолжение войны. Это очень сильно направлено в сторону Восточной Европы и стран Балтии, которые они [власти], по сути, «проиграли», и хотят им каким-то образом отомстить. Там есть свои сложности, конечно. Есть своя общественная дискуссия в балтийских странах: о «латышских стрелках» (латышские военные, участвовавшие в Октябрьской революции и Гражданской войне; часть «стрелков» после революции поддержали Белое движение. — Прим. ред.), о легионерах [СС] (латыши, участвовавшие в боевых действиях на стороне Германии против советских военных во время Второй мировой войны. — Прим. ред.), например. Но назвать это прямой апологетикой нацизма у меня язык не поворачивается.
Главная идея заключается в том, что современная Российская Федерация не считает поведение сталинского режима после 1945 года предосудительным. А поведение было следующее: советские войска вошли в Восточную Европу и страны Балтии, чтобы их освобождать. А потом остались там, превратились из освободителей в контролеров, оккупантов и долгое время коммунизировали восточноевропейские страны.
— В странах Восточной Европы и Балтии в последние годы много обсуждается роль Советского Союза как оккупанта и меньше роль как освободителя. Можно ли считать, что этот законопроект — симметричная политическая мера в ответ на то, что происходит в этих странах?
— Нет, ни о какой симметрии речь не идет, если только не брать симметрию в виде радикального примера с Польшей с этим дурацким законом о недопустимости обвинений поляков в Холокосте. Все остальное в Европе происходит в рамках демократического процесса. Там основной фокус — это политика коммеморации в целом, и она демократическая. То есть она предполагает, что есть какая-то дискуссия на тему того, кого, почему и зачем мы вспоминаем. Запреты [действуют] только на самые жесткие попытки оправдать нацизм в чистом виде.
А в России вводится фактически режим единственно возможной исторической правды, что совершенно невероятно. Если вы хотите спорить о фактах — давайте спорить о фактах. Но есть факты, которые у нас пытаются отрицать. У нас есть, например, много историков, которые говорят, что Катынского расстрела не было, что это были нацисты. И тут пожимаешь плечами, потому что получается, что речь идет не о защите фактов, а о защите такой идеологической картины мира, в которой Советский Союз решительным образом никак себя не замарал.
— То есть этот законопроект не стоит воспринимать как ответную меру на то, что происходит за рубежом? Исключительно внутренняя история?
— Когда-то давно, когда были обсуждения законопроекта, связанного с 354-й статьей (статья 354.1 УК — реабилитация нацизма. — Прим. ред.), там была интересная попытка распространить этот законопроект на иностранцев. Но потом разумные юристы сказали: вы не можете судить по российским законам нероссийских граждан за пределами Российской Федерации.
Это не кажется мне ответом. Закон, безусловно, для внешнеполитического использования. Но никаким балансом здесь не пахнет. Потому что судить-то будут российских граждан.
— А как его можно использовать во внешней политике?
— Напрямую. Очевидно, что российские граждане за рубежом теперь не могут позволить себе участвовать в такого рода обсуждениях, иметь альтернативную оценку в международных публикациях. Историкам просто затыкают рот. Не хотят российские власти обсуждать преступления сталинизма на освобождаемых территориях.
— Если цели и решения руководства, командования СССР и Германии нельзя отождествлять, может ли это привести к запрету, например, упоминать еще и про пакт Молотова — Риббентропа (договор о ненападении между Германией и СССР, подписанный в 1939 году; сопровождался секретным протоколом, в котором оговаривались условия раздела Польши в случае военных действий. — Прим. ред.)?
— Пакт Молотова — Риббентропа напрямую ведь с войной не связан. Надо внимательно читать, что Путин написал в этой своей исторической статье (18 июня 2020 года Владимир Путин опубликовал статью «75 лет Великой Победы: общая ответственность перед историей и будущим» в американском журнале The National Interest, в которой попытался доказать, что СССР приложил все усилия, чтобы Вторая мировая война не началась, вынужденно и одним из последних подписал договор о ненападении с нацистской Германией и сыграл несоизмеримо большую, чем другие страны, роль в победе над фашизмом. — Прим. ред.). Грубо говоря, современный политический режим пытается сформулировать «правильную», как они говорят, защиту исторической правды. Причем защищают они ее через закон. Это большой привет мемориальным законам, против которых я лично давно выступаю.
— Что вы имеете в виду под мемориальными законами?
— Это длинная история про то, как во многих странах, включая Францию прежде всего, пытаются принять законы о недопустимости отрицания чего-нибудь: например, Холокоста или армянского геноцида. Этот ящик Пандоры открыт был не нами. От таких законопроектов, с точки зрения общественной безопасности и морали, никакого смысла нет, а вреда ужасно много. Потому что антисемиты от этого не перестают быть антисемитами, а историки страдают.
Главное, что «публичное отождествление» — это ведь в отношении кого может быть? В отношении политиков, в отношении публичных персон. Но ведь по другим российским антиэкстремистским законам мы знаем, что это, как правило, [затем] применяется по отношению к любым комментариям в соцсетях.
«В эпоху Холодной войны действительно было такое: западные страны рассказывают, что они победили в войне, а Советский Союз рассказывает, что он. Но сейчас-то это не так, и это давно не так. И историки, и общество прекрасно понимают, как много советские люди отдали ради победы».
— Почти всё время правления Владимира Путина в государственной риторике активно отстаивается решающая роль Советского Союза во Второй мировой войне. С чем это связано?
— Все эти законы защищают не прошлое — они защищают возможность современного политического режима вставать в позу обиженного и оскорбленного, или «настоящего защитника мира от нацизма». Но ведь был ленд-лиз (госпрограмма США по поставкам союзникам, в том числе СССР, боеприпасов, техники, продовольствия и медикаментов. — Прим. ред.), была серьезная операция в Северной Африке, где был очень важный вклад союзников, была мощнейшая Япония, с которой, между прочим, Америка воевала одна очень долго.
В эпоху Холодной войны действительно было такое: западные страны рассказывают, что они победили в войне, а Советский Союз рассказывает, что он. Но сейчас-то это не так, и это давно не так. И историки, и общество прекрасно понимают, как много советские люди отдали ради победы.
Очень любопытно, что в пояснительной записке [к законопроекту] они цитируют Путина: «Наглому вранью, попыткам переиначить историю мы должны противопоставить факты» (имеется в виду цитата президента из послания к Федеральному собранию 2020 года. — Прим. ред.). Прекрасно, бога ради! Публикуйте книжки, снимайте фильмы, откройте архивы, наконец, которые закрыты и закрываются всё больше! Но почему из этого следует, что защищать правду о победе надо, предложив государству еще одну дубину?
Они не хотят давать голос никому, кроме того, кого сами считают победителями. То есть для них не существует ни исторического сомнения, ни исторического исследования, ни какой-то коррекции. Они хотят отлить эту правду в бронзе и поставить. Это, в общем-то, продолжение советской позиции. И это очень грустно, потому что никакого отношения к реальной памяти это не имеет.
— А почему именно Великая Отечественная война стала главным государственным мифом в современной России? И с какого момента?
— Это длинная история. Вообще использовать историю как ресурс в политической борьбе придумали, опять же, не сегодня. До этого мифом основания [нашего государства] была [Октябрьская] революция, конечно. «Мы — государство, возникшее от революции, мы несем свет освобождения и коммунизма». А после отказа от этого, после войны, надо было быстренько замазать сталинские репрессии. Память о войне ведь очень удачно закрывает вопрос о репрессиях.
Советское наследие дает очень мощную легитимацию современному режиму. Оно легитимизирует, в частности, действия Российской Федерации за рубежом и активно мобилизует, например, «Бессмертный полк» (основанная в 2012 году журналистами томского телеканала ТВ-2 акция памяти, посвященная участникам Второй мировой войны, которая проводится 9 мая; в 2015 году одноименную организацию организовали провластные структуры, а возглавил ее актер Василий Лановой, поддерживающий Путина. — Прим. ред.) который теперь и за рубежом проводится и олицетворяет собой современную политику борьбы с нацизмом.
Российская Федерация, сталкиваясь с какой-то критикой или с действиями, которые ей кажутся антироссийскими, тут же начинает обвинять целые страны в пропаганде нацизма, в реабилитации нацистов, в подрыве итогов Второй мировой войны. Но они [власти] защищают не память о советском солдате — они защищают эксклюзивное положение Российской Федерации как наследницы СССР, которая действительно имеет мощнейший политический капитал благодаря этой победе. Они хотят взять это наследие и зафиксировать его, [показать], что оно навсегда.